(no subject)

Вера Панова - невероятная мизогиничка, мамамальчика, как по учебнику. В "Сереже" уже было видно, но я его в детстве читала, так что не обратила внимания. У нее, похоже, вообще нет симпатичных женских героинь, либо дуры, либо несамостоятельные дуры, либо малолетние - те не всегда дуры, но им авторша прощает по малолетству. Либо совсем уж инфернальные злодейки, затем, вероятно, и введенные в сюжет, чтобы все эти дуры хоть как-то положительно выделялись на фоне. А может кому-то кажется, что там есть и мужчины-злодеи? Хе-хе, описание этих мужчин:

"Кроме Геннадия, были всего два гостя. Одного Геннадий и раньше видел — тот служит под начальством Цыцаркина на базе, на какой-то пустяковой должности. Его кличут Малюткой, потому что он маленький и узкоплечий, как восьмилетний мальчик; маленькое, без растительности, мертвенное лицо; вечно в грязной вышитой косоворотке, на голове старая, затасканная тюбетейка; кажется, под тюбетейкой тоже никакой растительности… Рука, которую он подал Геннадию, была неправдоподобно крошечная и холодная как лед. Голос слабый, писклявый…
— Изумрудов! — шумно выдохнул, знакомясь, второй мужчина, и от его движения по комнате прошла волна парикмахерских ароматов. Этот был щеголеватый, отлично выбритый, отлично откормленный, даже на взгляд весь мягкий, как тесто: мягко вываливался живот поверх кожаного пояса; мягко круглились подтрикотажной рубашкой пухлые женские плечи; мягко шлепали одна о другую мокрые толстые губы; и глаза, очень большие и очень выпуклые, в частых, прямых, как у теленка, ресницах, казались двумя мягкими пузырями… Ему было жарко, он таял, как конфета, сидел раскисший, томный, а чуть двинется — по комнате разливалось густое одеколонное благоухание, и Малютка тонко чихал: ти! ти!
Геннадий выпил коньяку, послушал песни Лещенко — загрустил… Цыцаркин стал говорить, что как это, право, так распорядились, что единственный сын брошен на произвол судьбы, а чужая женщина — кому она нужна — оставлена в семье. И мягкий Изумрудов говорил что-то сочувственное, шлепая губами и редко, медленно помаргивая телячьими ресницами. Геннадий выпил еще рюмку и стал куражиться, заявляя, что плевал на всех, кто его не ценит, пусть они провалятся. Цыцаркин говорил: «Правильно!» — и гладил его по спине, как кошку. А Малютка ничего не говорил, но неотступно смотрел на Геннадия, все время Геннадий ловил этот тусклый, ничего не выражающий взгляд…
Пили, говорили… «Что, хорош у меня сынок?» — восхищенно спрашивал Цыцаркин.
— Хорош, — слабым голосом пискнул Малютка.
— Хорош! — томно улыбаясь, прошлепал губами Изумрудов.
— То-то!"

К сожалению, диагноз точен и обжалованию не подлежит. А я-то, начав читать, сперва не поняла, почему такая отличная писательница так мало распиарена в женской среде. Мда, не на тех поставила, чтобы в истории остаться.